После начала российско-турецкого конфликта Абхазия присоединилась к антитурецким санкциям, таким образом оказавшись вовлеченной в события на Ближнем Востоке. О том, чем это может обернуться для нашей страны, мы говорим с лидером партии «Единая Абхазия», депутатом парламента, историком и дипломатом Сергеем Шамба.

— Я бы не сводил все исключительно к теме Турции и ее отношений с Россией. По моему мнению, речь идет о системном переделе сфер влияния на Ближнем и Среднем Востоке, который сопровождается масштабными военными действиями и перекройкой границ. Своего рода эпицентром этих событий, безусловно, является Сирия, где уже в течение нескольких лет идет гражданская война. Фактически эта война превратилась в войну всех против всех.

Есть официальная власть во главе с президентом Башаром Асадом и поддерживающие ее группы (алавистская, но и не только).

Есть так называемая умеренная сирийская оппозиция («Свободная сирийская армия» и так далее).

Есть оппозиция радикально исламистская (Джабхат ан-Нусра и т.д.).

Есть феномен ИГИЛ, который есть не чисто сирийский феномен. ИГИЛ – это попытка создания исламского квазигосударства не только на территории Сирии, но и Ирака. Более того, ядро этой группировки – это очень специфическое сочетание радикальных исламских элементов, суфийского ордена накшбандийя и функционеров бывшего режима Саддама Хуссейна.

Феномен этот уже давно перешел границы региона и стал своего рода общемировым явлением. Оставим в стороне вопрос о том, был ли этот феномен рукотворным или он представляет из себя «живое творчество масс», но сегодня ИГИЛ выполняет ту же роль, что и Аль-Каида в предыдущую эпоху.  То есть, является своего рода экспортером идей радикального исламизма в мире.

Однако, если феномен Аль-Каиды был достаточно локальным феноменом, который охватывал лишь собственно мусульманский мир, то ИГИЛ занимается весьма успешным экспортом исламистской идеологии уже в Европе, России и других регионах. И мы видим, что этот исламистский прозелитизм имеет большой успех.

Есть уже сложившаяся курдская группировка, которая борется и с оппозицией, но и находится в сложных отношениях с официальным Дамаском.

Однако, ведь курдская проблема не ограничивается только Сирией. Есть иракские курды. Есть курды турецкие. Совершенно очевидно, что сирийский курдский процесс не может не коррелировать с общекурдским, и, если завтра сирийские курды получат автономию, то как это отразится на требованиях турецких и сирийских курдов?

Стороны внутрисирийского конфликта имеют поддержку со стороны более крупных мировых игроков.

Таким образом, рядом с Абхазией возник крупный очаг политической нестабильности. И этот очаг, похоже, не будет стабилизирован в течение ближайших нескольких лет.

— То, что происходит в Турции, не сводится к личности Эрдогана, Гюля, Давутоглу или кого-либо другого из турецких политиков. Речь идет о том, что в настоящий момент Турция стоит на грани большой трансформации. Дело в том, что тот курс, которым эта страна шла последние примерно сто лет (точнее, без малого сто лет), видимо, себя исчерпал.

Этот курс связан с именем Кемаля Ататюрка, и он стал результатом неудач партии «Единение и прогресс» реформировать Османскую империю и поражения самой этой империи в Первой мировой войне. Неудачное реформирование по-младотурецки и поражение привели к тому, что процесс распада османских владений вступил в завершающую фазу. И турецкий правящий класс и турецкое общество оказались тогда перед нелегким выбором, когда не только окраины империи, но и само ее сердце — Анатолия — могли оказаться отторгнутыми. И встал вопрос фактически выживания турецкого государства хоть в каком-то виде.

Мустафа Кемаль (тогда еще он не был Атюрком), опираясь на часть армии (в том числе — и на ее абхазо-черкесскую слагаемую), на остатки младотурецкой партии, на часть интеллигенции,сумел создать на части территории бывшей Османской империи современное  турецкое государство.

Не будем идеализировать Кемаля и его соратников. Создание современной Турции во многом строилось на этнических чистках, отрицании преступлений младотурецкой эпохи (в первую очередь, геноцида армян), на отуречивании национальных меньшинств. В том числе, кстати, и абхазо-черкесской диаспоры, на которую оказывалось ассимиляционное давление.

Однако само построенное Кемалем государство строилось на нескольких идеологемах.

Во-первых, на запрете на расширение. Идея возрождения Османской империи или любого другого большого государства на турецкой основе была принесена в жертву построения небольшого турецкого национального государства. В этом смысле весьма показателен конфликт Кемаля с Энвер-пашой, который считал необходимым построение панисламстского государства на турецкой основе.

Во-вторых, Кемаль ввел светскость и деисламизацию в качестве основ государственной идеологии и государственной жизни.

В-третьих, Кемаль провозгласил не просто курс на реформы турецкого государства и общества, но и на их широчайшую европеизацию.

Нельзя сказать, что такое государство было дружественным для СССР и постсоветской России. Но с таким типом турецкого государства Москва умела находить общий язык.

Где-то в середине 1980-начале 1990-х годов этот кемалистский курс начал испытывать серьезные затруднения. Причин тому было тоже несколько. К ним можно отнести и не до конца преодоленный традиционализм турецкого общества (в том числе — традиционализм религиозный), и нежелание европейских элит принимать Турцию в свои ряды.

Окончательно все стало понятно в 2000-х годах, когда вопрос о вступлении Турции в ЕС был фактически похоронен. Если кемалистский курс оказался неправильным, то куда должна идти страна?

Эксперты говорят, что у посткемалистской Турции есть два варианта позиционирования в мире.

Первый — это принять нео-османскую парадигму и начать отстраивать новую Османскую империю. Совершенно очевидно, что новый вариант османского государства будет строиться также и на халифатистской основе. Ведь султан Османской империи был еще и халифом всех мусульман.

Второй — это некий вариант построения общетюркской идентичности, который обычно в научной и околонаучной литературе получил название пантюркизм.

Сразу скажу, что оба этих варианта достаточно проблематичны с точки зрения реализации. Начнем с того, что тот же пантюркизм при всей его идеологической выверенности при попытке сделать хоть какой-то практический шаг к его осуществлению начинал сталкиваться с огромным количеством проблем. Например, с тем, что некоторые тюркские народы проявляют весьма слабую общетюркскую солидарность и друг друга не очень любят.

Что касается османизма, то здесь возникает вопрос о конкуренции Турции с арабским миром, и о том, что именно сепаратизм арабских окраин стал одной из причин крушения Османской империи.

Однако нынешний премьер Турции Ахмед Давутоглу, еще будучи главой МИД своей страны в 2009 году, в заявлении «О проблемах с соседями» сказал, что цель турецкой политики это нео-османизм как восстановление влияния в тех регионах Евразии и Африки, которые находились в составе или же были подчинены Османской империи.

И это была не просто фигура речи, а результат давних теоретических построений Давутоглу. Ведь еще в 2001 году он опубликовал книгу «Стратегическая глубина: международное положение Турции», в которой сказал о том, что задача вступления Турции в ЕС становится все более  невыполнимой, и что в качестве альтернативы Турции нужна своя ближневосточная стратегия. Понятно, что эта стратегия должна быть наступательная, направленная на восстановление своей зоны влияния в регионе. Особой критики Давутоглу подвергал сотрудничество Турции и Израиля, которое мешает установлению нормальных отношений Анкары с арабским миром.

Своего рода реперной точкой стал 2010 год.

Тогда Анкара фактически инициировала рейд так называемой «Флотилии свободы» в поддержку подконтрольного ХАМАС и блокированного Израилем Сектора Газа. Что было явным признаком разрыва турецко-израильских отношений.

События «арабской весны» 2011 года и начавшаяся, как ее следствие, гражданская война в Сирии, стали для сторонников нео-османского курса Турции своего рода «звездным часом». В этот момент они смогли открыто сделать ставку на территориальный передел в ближневосточном регионе и начали налаживать отношения с арабским миром. В первую очередь, с крайне заинтересованным в свержении сирийского правительства Катаром.

Когда сейчас говорят, что Россия и Турция не могли не столкнуться, и ссылаются при этом на опыт многочисленных русско-турецких войны 18-19 веков, то это не совсем корректно.

Столкновение интересов России и Турции стало реально неизбежно, когда Россия увидела в развитии событий на Ближнем Востоке угрозу своим интересам и оказала помощь правительству Башара Асада. С этого момента российско-турецкий конфликт встал на повестку дня мировой политики.

— Я считаю, что нео-османский курс Турции реально представляет собой угрозу для ее соседей. Более того, в значительной мере такой курс несет в себе угрозу и для самой Турции. Если удастся реально реализовать свой нео-османский курс, то это будет означать, что эта страна превратится в одного из наиболее опасных для соседей игроков в регионе.

Однак,о не менее опасно, если Анкара, увлекшись своей нео-османской империалистической авантюрой, окажется во внутреннем кризисе. И этот кризис в сочетании со вполне жесткой политикой опасающихся нео-османизма соседей приведет к дестабилизации Турции и даже к ее распаду. Такой распад породит множество конфликтов. И станет не меньшей проблемой, чем ее нео-османизм. Выгоден ли нео-османский курс Турции для Абхазии? Убежден, что нет. И в пользу такого утверждения говорит наша история ХIХ века. Тогда наша маленькая страна стала жертвой соперничества двух империй – Османской и Российской.

У нас принято говорить о колонизаторской сущности русского царизма. И во многом это правильная оценка. По крайней мере, она применима к периоду фактического вхождения Абхазии в состав России и ликвидации автономии Абхазского княжества.

Но разве политика Османской империи по отношению к Абхазии не была столь же колонизаторской и хищнической? А что, османы были заинтересованы в том, чтобы Абхазия оставалась маленькой независимой страной? Они не проводили ассимиляторской политики по отношению к нашей диаспоре, не вовлекали ее в совершенно ненужные ей военные авантюры?

Примечательно в этой связи воспоминание турецкого офицера Осман-бея о политике Порты на Кавказе, опубликованные в Кавказском сборнике, 1877 г. : » в Константинополе умы были затемнены до такой степени, что там не различали творимого на Кавказе, и играли с судьбой целого народа…Начинают с уничтожения их социального и политического быта, подстрекая на борьбу с русскими и в то же время отрезают им путь отступления».

Да, кемалистская Турция могла бы быть нормальным торговым партнером и хорошим соседом для Абхазии и России, но Турция нео-османского курса таковой быть не может.

Это я говорю еще и для тех безответственных российских экспертов, которые постоянно пытаются представить Абхазию протурецкой страной.

Стратегическим общим интересом России и Абхазии, как мне кажется, должна стать такая внутренняя трансформация Турции, которая бы отказалась от нео-османского курса, сохранила бы территориальную целостность страны и дала бы соседям четкие гарантии о нерасширении. Фактически речь идет о некоем новом издании кемалистского курса.

Если говорить о роли Абхазии в этой ситуации, то я бы пригляделся бы к тому, что называется, работа с диаспорой. Абхазская диаспора заинтересована в том, чтобы отношения Абхазии, Турции и России были бы максимально дружественны. Более того, наша диаспора много сделала для того, чтобы в преддверии Олимпийских игр 2014 года в Сочи различные международные силы не смогли воспользоваться так называемым «черкесским фактором» против России. Напомню, что и отношения между Советской Россией и кемалистской Турцией были установлены не без помощи абхазских большевиков Нестора Лакоба и Ефрема Эшба и абхазской диаспоры.

Что касается конкретных методов работы с диаспорой, то это тема отдельного разговора, который вряд ли уместен в жанре интервью.